Худая, горбоносая, Бея, как ни удивительно, привлекала мужчин. У неё были бесконечные романы. Своих любовников она, как правило, бросала сама.
Двоих бывших мужей Бея не вспоминала. Работала она в Тбилисском театре оперы и балета концертмейстером и была в приятельских отношениях с Вахтангом Чабукиани. К моим родителям забегала чуть не каждый вечер. Мы были соседями по дому. Мои родители и я жили на первом этаже в тёмной узкой комнате без окна с крохотной галерейкой, но люди любили папу и маму, и у нас вечно были гости. Помню, мама пекла часто торт «Наполеон». Пекла она и «Жозефину», но я их не отличал друг от друга. У моей мамы и ещё двух соседок была маленькая кухонька в пристройке на противоположной стороне двора. Там на крохотном столике стояла мамина керосинка. Мама носила еду через весь двор, и все с верхних этажей могли видеть, что мы едим. Беечка Мелкумян хоть и была тощей, но имела красивые ноги, что у армянок встречается не часто. Я в свои четырнадцать лет, глядя на неё, дурел от похоти. Бея без конца курила дорогие папиросы. После её ухода часами висел дым - комната наша не проветривалась. Иногда в торжественных случаях Беечку сажали за пианино - (в те годы почти в каждой интеллигентной семье стоял инструмент). Беечка играла Шопена, гости ей аплодировали.
В то время у Беечки был роман с молодым высоким рыжим грузином Мерабом, - патологоанатомом, кандидатом наук, сыном профессора.
Дело зашло далеко. Мераб был готов жениться, но отец его проклял.
Мераб ушёл из дома.
Женская дружба - есть женская дружба. Мама за глаза возмущалась Беечкой. - Мераб на пять лет моложе её, она прошла «медные трубы», «чёртовы зубы», и не имеет права ломать жизнь «мальчику».
Отец вяло спорил с ней.
«Нина! Такие вещи не обсуждают».
Мама не сдавалась:
«К ней всё ещё похаживает Вахтанг! (Кто такой Вахтанг, я не знал). Мне Мераба жалко, Бея - настоящая свинья...!»
Вечером забегала Бея, сидела весь вечер, искуривалась, пила зелёный ликер «Шартрез».
Вдвоём с мамой они перемывали косточки знакомым.
... Однажды поздно вечером я вышел на улицу и увидел, как урча моторами, вдоль тротуара выстраиваются четыре «Студебеккера» с тентом.
Придя с работы, папа сказал: - Нина! Ночью будут выселять, Как бы Беечку не отправили.
Я спросил отца: - Папа, куда её будут отправлять?
Отец прикрикнул: - Молчи, не твоё дело.
Я крепко спал, но проснулся, когда в три ночи раздался стук в дверь и вошла Беечка. Она дрожала и, как мне показалось, стучала зубами. Она протянула маме крохотный узелок.
- Нина, спрячь! Тут золото, два кольца - с изумрудом и сапфиром. Сохрани. Пять лет не продавай. Может быть я вернусь. Мама тут же спрятала узелок, но куда, я не видел. Из их разговора понял, что Бея собрала чемоданчик, куда положила самое необходимое: - Всё равно больше не разрешат взять.
- Увидишь, тебя не возьмут. Сердцем чувствую, - сказала мать. Беечка поцеловала маму, махнула рукой и ушла ждать урочных четырёх-пяти часов ночи, когда, обычно, приходили «дорогие гости».
Утром я проснулся очень рано. Я спал в застекленной галерейке, и на мою кровать косо упали первые лучи солнца, чтоб через двадцать минут скрыться за высокой кирпичной стеной.
Папа и мама не спали всю ночь и даже не раздевались.
Легонькая дверь в наше жилище открылась, и на пороге появилась Бея. Она была весела и возбуждена. Мои родители бросились её целовать. Вечером дома у нас снова было полно гостей. Дым стоял коромыслом. Пришёл Мераб, - он весь вечер держал Беечку за руки. Её уговаривали сесть за инструмент и долго аплодировали, когда она кончила играть.
Когда все разошлись, мама вернула узелок Бее, и уже на следующий день, когда пришла мамина подруга Кета, они всячески осуждали Беечку за её романы.
Через год случилось то же самое. Снова с вечера выстроились у тротуара «Студебеккеры». Снова в панике, в слезах прибежала с крохотным узелком Бея, снова мать спрятала его подальше, - снова мои родители не спали всю ночь, не спал и я, прислушивался к шуму во дворе, - слышались голоса, какие-то стуки, понукающие команды.
- Увозят Беатрису Мелкумян, - сказала мама и стала ходить по комнате, заламывая руки и вскрикивая.
- Тише ты, - прикрикнул отец, - хочешь, чтоб за нами пришли?
Возня продолжалась до семи утра. Когда застучали моторы, машины уехали, и всё стихло, мама выскочила во двор. Навстречу ей по винтовой железной лестнице сбегала Бея. Женщины стали целоваться и обниматься. На этот раз увезли немало людей, но Беечку не тронули.
Только через несколько лет, повзрослев, я узнал, что в те годы выселяли в Казахстан бывших граждан других государств.
Беечка Мелкумян была в прошлом иранскоподданой. (Отец говорил: - Беатриса - «персидскоподданая»). Бее было чего бояться, но пронесло. Мама говорила отцу: - Беечка концертмейстер, изысканная женщина, она в Казахстане сразу помрёт. Папа не во всём с ней соглашался: «И там люди выживают, помирают не все». «Успокоил!» - возмущалась мама.
Роман Беечки с сыном профессора угас. Мераб в конце концов не выдержал отцовского давления и женился на цветущей, мордастой молодой грузинке.
Мы переехали по обмену в другой район, Беечка была у нас всего один раз. У неё появился новый покровитель, и какой! Молодой талантливый театральный режиссёр, предмет воздыхания многих тбилисских женщин.
Я уехал на несколько лет учиться в Москву. Вернувшись, я обходил улицу моего детства. Тоска душила меня, когда я волей-неволей попадал туда. Шли годы, уходили из жизни один за другим друзья моих родителей. Давно умерли и они. Сейчас я не вижу ни одного знакомого человека из того поколения. Их нет на земле.
Однажды, ещё при Советской власти, я случайно услышал от одного приятеля, что Беечка жива, в театре был её юбилей. Она явилась на него со стариком-мужем. Сколько же ей лет? - поинтересовался я.
- За восемьдесят, - сказал мой приятель и добавил.- Недавно ездила в Ленинград, читала там доклад «Моя работа с Вахтангом Чабукиани».
Уже умер и тот приятель, а Беечке справили ещё одну дату - девяностопятилетие. Она пережила развал Союза, смерть от голода, людей в три раза моложе её. Ей назначили пенсию семь долларов в месяц, но и ту годами не выдавали.
Я думаю, что она продала своё золото, кольца и на это просуществовала.
Если так, то удивляюсь, как старуху не ограбили и не придушили сограждане. Бог хранит её, или забыл о ней.
