Держу
в руках уникальный документ - протокол допроса Шалвы Степановича Окуджавы
секретаря Нижне-Тагильского горкома партии, датированный 19 февраля 1937 года.
Начальник третьего отделения капитан Дашевский аккуратно заполнил все полагающиеся графы: “гражданин СССР - грузин, отец - кустарь-одиночка, заготовитель; мать - прачка; до революции учился в грузинской банковской школе; жена - Ашхен Степановна Налбандян, 1903 года рождения”.
Формальным поводом ареста отца будущего поэта стал срыв работы на посту организатора ЦК на строительстве вагоноремонтного завода, секретаря горкома. Истинная причина - чистка семьи Окуджава (старшие братья: Михаил - секретарь ЦК Компартии Грузии и Николай были арестованы раньше, как национал-уклонисты).
- Семь из восьми братьев и сестер, вознесенные революцией, были ею же и раздавлены, - говорит двоюродный брат Булата Важа Михайлович Окуджава. Академик Академии наук Грузии, бывший ректор Тбилисского университета перечисляет страшный мартиролог: расстреляны Владимир, Михаил, Николай, Александр, Шалва, Василий, Ольга - жена великого грузинского поэта Галактиона Табидзе. Спастись удалось лишь младшей сестре Марии, вышедшей замуж за москвича и жившей под фамилией Костина.
В тот же вечер, когда мать Булата обратилась к новому наркому внутренних дел Лаврентию Берия с просьбой разобраться с незаконным арестом мужа, получившего десять лет без права переписки, арестовали и ее. 14-летнего Булата забрала в Тифлис его тетка Сильвия Налбандян. Может быть, из этой драмы берут свое начало песни, повести и сценарии барда? Может быть, здесь кроется объяснение загадочной фразы его вдовы Ольги Арцимович: “Булат умер в Парижском военном госпитале не от гриппной инфекции. Он умер от одиночества”.
Корни Булата Окуджавы - арбатские, родился он в роддоме Грауэрмана, но никогда не отрекался от своей исторической родины - Грузии, где слились воедино три ветви - грузинская, русская и армянская. Его прадед по отцовской линии Павел Перемушев, отслужив 25 лет, получил надел земли в Кутаисе, женился на красавице Саломе Медзмариашвили. Старшая их дочь прачка Елизавета и писарь Степан Окуджава стали родителями восьми братьев и сестер, уничтоженных безжалостным молохом репрессий тридцатых годов.
Информацию
о тифлисском периоде жизни Булата Окуджавы пришлось добывать буквально по
крупицам. Автор этих строк поднял на ноги полгорода в поисках людей, знавших
поэта в довоенные годы. Увы, иных уж нет, а те далече. И тем не менее мне
довелось пообщаться с оставшимися в живых двоюродными братьями Булата - Арчилом
Михайловичем и Важей Михайловичем, кузиной Нателой, которой были посвящены
незабвенные строки “Сестра моя, прекрасная Натела”, одноклассником и подругой
детства Булата.
Первые осознанные тбилисские впечатления поэт описал в романе “Упраздненный театр. Семейная хроника”, удостоенном Букеровской премии в 1994 году. Шестилетний мальчик вместе с родителями поселился в гостинице “Ориант” на Головинском проспекте (ныне проспект носит имя Руставели, а гостиница разрушена во время гражданской войны 1991-92 годов). Чуть позже его отцу - секретарю столичного горкома партии выделили трехкомнатную квартиру на Грибоедовской улице, рядом с консерваторией, а тетя Сильвия каждый вечер водила его в оперный театр - на “Конька-горбунка”, “Фауста”, “Кармен”, “Чио-чио сан”, “Евгения Онегина”.
Через год мать Булата переводят на работу в Москву. Но в 1932 году семья вновь приезжает в Тифлис, где мальчик подружился со своей двоюродной сестрой Луизой (Люлю), больной спондилезом - искривлением позвоночника.
Именно семья Луизы приютила у себя подростка, оставшегося без родителей.
-Я познакомилась с Булатом, когда он учился в девятом классе 101-й школы, что на Колхозной площади (сейчас в этом здании отделение полиции), - вспоминает заслуженный педагог Грузии Ниара Аркадьевна Малхаз. - Моя мама Анна Аветовна была у него классным руководителем. Мы часто собирались у нас дома - читали стихи, пели песни, организовали драматический кружок.
Когда началась Великая Отечественная война, школьный агиттеатр выступал в госпиталях, на предприятиях. Булат играл роль дяди Власа, переодетый в старичка актер с бутафорской бородой декламировал: “Слышал, немец прет на нас, - молвил тихо дядя Влас. Это девки, ничего, навидались мы всего. Мы когда-то немцам-псам крепко дали по усам”.
Анна Аветовна приглашала к себе находившихся в то время в эвакуации в Тбилиси прославленных актеров МХАТа Ольгу Книппер-Чехову, Василия Качалова, Владимира Немировича-Данченко, солистку Большого театра Веру Давыдову. Булат уже тогда писал стихи, но читал их только в кругу друзей. Общался он и со своим дядей - великим Галактионом. Мечтал издать сборник стихов.
Как вспоминает учившийся классом старше Зураб Казбек-Казиев, мальчиков в школе было мало, все они были, что называется, нарасхват, ну, а Булат отличался особой добротой, хорошо пел, так что неизменно становился душой компании. Собирались ребята часто. Хоть время было и тяжелое, голодное, но вино стоило копейки. На стол ставились лобио, сделанный на скорую руку винегрет, и начинался кутеж, где главным было не количество выпитого, а общение.
Сразу
же после начала войны искренне верящий в то время в коммунистические идеалы
Булат стал рваться на фронт. Тете Сильвии удалось удержать его до достижения 18
лет. И все же в 1942 году будущий поэт вместе с Георгием Минасовым пошел в
военкомат. И хотя воевать ему довелось недолго - после серьезного ранения под
Моздоком Б.Окуджаву эвакуировали в Тбилисский госпиталь, - крови и пота он
хлебнул достаточно.
Рана и контузия не позволили возненавидившему войну юноше брыкаться против того, чтобы его списали. Булат экстерном окончил школу и поступил на филфак ТГУ. Рано женился на дочери офицера Галине, сын от которой Игорь умер молодым. Вместе с поэтом Александром Цыбулевским и прозаиком Михаилом Лохвицким организовал литературное объединение “Соломенная лампа” (подобная лампа действительно имелась в доме у барда).
Ну, а дальше было распределение в школу села Шенардино Калужской области, Москва. Но связей с родиной Булат Шалвович не терял никогда.
Ниара Аркадьевна Малхаз, братья поэта бережно хранят письма Булата, его книги с дарственными надписями, фотографии, сделанные уже во время триумфальных приездов в Тбилиси в пятидесятые-восьмидесятые годы. Но признание, успех были впереди...
Предлагаем вашему вниманию ранние стихотворения Булата Окуджавы, опубликованные в газете “Боец РККА” в июле-декабре 1945 года.
Творчество Булата Окуджава
В казачьем гвардейском корпусе генерал- майора Селиванова пользовались немалой популярностью лирические стихотворения рядового Булата Окуджавы. Красноармеец Окуджава попал в этот корпус в разгар войны с немецкими захватчиками. С ним сроднился он, с ним прошел с жаркими боями не одну сотню километров. Только после тяжелого ранения тов. Окуджава покинул боевых товарищей и в последствии, после излечения в госпитале, был демобилизован. Теперь он поступил на филологический факультет Тбилисского госуниверситета.
КАВАЛЕРИСТ
Мать не пустила за ворота.
Малыш — к окну. И видит он:
Несется из-за поворота
Кавалерийский эскадрон.
Ударилась о стекла песня,
Не ладящая с тишиной.
И показалось сразу тесным
Всегда широкое окно.
Все ближе песня, звонче топот.
Малыш к стеклу прилип, шепча:
«Эх, вот бы мне! Эх, хорошо бы
В седло вскочить и ветром мчать...»
...Гнедая лошадь бьет копытом.
А он, поводья теребя,
Махает саблею и в битвы
Ведет испытанных ребят.
Клинки до звезд! И гривы дыбом,
А кони мчат, а кони мчат
Оврагов мимо, пашен мимо,
Захлебываясь сгоряча...
Но пролетели вихрем кони
И песню унесли. А он
Все бил рукой о подоконник.
И вел в сраженья эскадрон.
Вы слыхали? Не слыхали?
Значит надо рассказать.
С мамой мы с утра собрались
Папу нашего встречать.
Я в саду цветов нарвала
Только начавших цвести,
Я из них букет связала,
Чтобы папе поднести.
Мы по улицам бежали,
Мы чуть-чуть не опоздали.
Отыскали главный вход,
Снова кинулись вперед.
Где в толпе найти, не знаю,
Где теперь его искать?
Все ликуют, все встречают,
Только папы не видать.
Я бежала вдоль перрона.
Я искала у вагонов,
Осмотрела все пути —
Только папы не найти.
И последних повстречали
И ушли в большую дверь..
Мы остались на вокзале.
Что же делать нам теперь?
На перроне стало пусто,
Нелюдимо, грустно-грустно.
Лишним кажется букет,
Потому что папы нет.
Вдруг из синего вагона
Слез военный. Я к нему.
Посмотрел он удивленно,
Говорит мне: — Не пойму...
В этом городе, я знаю,
У меня знакомых нет.
Почему же вы, родная,
Протянули мне букет?
Я на орден посмотрела
И сказала, покраснев:
- Вы, наверно, очень смелый,
Я вас видела во сне.
Я сама цветы садила,
Я сама цветы растила,
И сегодня, встав чуть свет,
Приготовила букет.
Вот, возьмите. Он душистый,
Это вам за то, что вы
Разрушителей-фашистов
Отогнали от Москвы.
И за то, что день погожий
К нам вернули в городок.
И за то, что спать мы можем
Без сирен и без тревог.
Он ведь свежий, он не смятый...
Замолчала я. А он
Руку взял мою и спрятал
В огрубевшую ладонь.
И сказал, волнуясь, хрипло,
Закрутив с сединкой ус:
- Просто так сказать - спасибо
Слишком мало, сознаюсь.
Но возьмите вот. Сражаясь.
Для детей своих берег...
И поднес мне, улыбаясь,
Черный высохший комок.
- В грозных битвах,
В вражьем стане,
В вихре жизни фронтовой
Я пронес в своем кармане
Эту горсть земли родной,
На которой мы родились
И прожили столько дней,
За которую пролили
Море крови на войне,
Для которой в зной и в стужу
Шли дорогами побед,
Для которой сердцем служим
И которой лучше нет!
В КРАЙ РОДИМЫЙ…
Помнишь, ветер дым
распушивал,
Фронтовая ночь плыла.
За деревнею разрушенной
Ты меня подобрала.
От заботы не избавилась,
Громкой славы не ждала,
Не забыла, не оставила,
Смерти в руки не дала.
На распутьи в утро раннее
Лишних слов не говорят.
Ты мне даришь на прощание
Только взгляд… Тоскливый
взгляд.
Но не знаешь, что за скалами,
За путями долгих дней
Смотрят вдаль глаза усталые,
Вспоминая обо мне.
Что за дальними дорогами,
Вот уже который год,
Молодая, синеокая
Крепко любит, верно ждет.
И за память дней оснеженных,
Что делил до фронта с ней,
И за ласку слова нежного,
Что дарила мне в письме.
И за то, что снова прежнею
Выйдет встретить на порог –
Верность к ней любовь
безбрежную
Я в огне войны сберег.
В край родимый буйной птицею
Сердце просится мое.
Не туда ли возвратиться мне,
Где оставил я ее?
Если все уже размечено,
Если бури позади,
Не туда ли тихим вечером
Долгожданному придти?
Ты хорошая, ты славная,
Жаркий юг мне мил и люб,
Но на севере оставлена
Та, которую люблю.
Ты мила, но та желаннее,
(Значит счастью не свернуть).
Дай мне руку на прощание,
Дай мне руку в дальний путь!
НЕ ПОЗАБЫТЬ ЖЕСТОКИХ ДНЕЙ
Мы вспоминали на заре
Наш первый бой у переправы,
Дымящийся одесский рейд,
Изрытый берег Балаклавы,
Седой простор Днепра-реки,
Пожаром озаренный вечер
И час, когда пошли в штыки
Немецкой армии навстречу.
Не позабыть ни грозных дней,
Ни схваток яростного боя,
Не позабыть своих друзей,
Сраженных вражеской рукою.
А сколько горечи и слез,
А сколько тяжкого терпенья
Косматым дымом пронеслось
Над пепелищами селений!
И с первых битв
и до конца
Огнем прославленных походов
Хранили мы в своих сердцах
Мечту советского народа.
И именем своей земли,
Как символ мужества и славы,
Мы шелк багряный пронесли
В Берлин от самой Балаклавы
Все побеждая на пути,
Мы твердо верили, мы знали,
Что наше счастье впереди.
До свиданья, сыны!..
Посидим под деревом, братцы.
Ехать мне теперь далеко.
Только с вами вот расставаться
Очень, знаете, не легко.
Там, конечно, само собою,
Ждет жена, ребятишки ждут.
Суетятся над жаркой плитою,
Пироги, наверно, пекут.
Там, конечно, земля родная,
Голубые цветы в саду...
Почему ж я грущу?.. Не знаю.
Все и места никак не найду.
Или, может быть, сад не вырос?
Или рано мне отдыхать?
Думал, кончится - к дому вырвусь.
(Сердце тоже устало ждать).
Вот, дождался, хотел... а больно,
Сроду я таким не бывал.
Словно сердце совсем обездолено,
Словно я семью потерял.
Ведь сроднило то нас не слово.
Жизнь нас, братцы, свела в огне
Боевая такая, суровая.
Потому-то и грустно мне.
Мы врагу поклоны не били,
Не валялись у ног в пыли.
Мы ведь вместе его громили,
И в столицу его вошли.
Верьте в силу такую, знайте.
Что ее никому не смять...
Ну, прощайте, сыны, прощайте.
Нам шагать...
