“То был сей чудный муж, посланник провиденья,
Свершитель роковой безвестного веленья”.
А.С. Пушкин. 1824 (Юг)
“Какой роман вся моя жизнь!” – не раз вырывалось у Наполеона на острове Святой Елены. Эти слова, как ни что иное, выражают подлинную, лишенную всякого самовосхваления оценку пройденного жизненного пути. И в то же время преисполнены горечи, вызванной осознанием всей несовместимости существующего положения с метеорическими блеском и стремительностью прошлого. Его зрели современнники и продолжают осмысливать последующие поколения. Обозревая многочисленные оценки и высказывания о Наполеоне, можно сказать, что самым поразительным является то, что никто, ни один из диктаторов – самодержцев прошлого не был окружен таким мощным ореолом романтического очарования. Именно романтическое очарование постоянно сопутствовало удивительной наполеоновской эпопее. Какова историко-философская подоплека, благодаря которой личность Наполеона предстает окруженная романтическим ореолом? Это весьма своеобразная связь социально-нравственных корней этого удивительного человека с Великой французской буржуазной революцией.
Великая революция породила целую плеяду ярких личностей. Ярких именно в плане их общественно-политического темперамента. Это выразилось в их стремлении как можно громко заявить о своих убеждениях, которые формулировались в общенациональные и общечеловеческие идеи высшего по тогдашним меркам порядка. Провозглашение этих идей возвышало в общественном плане и сами личности, которые объявляли себя их приверженцами.
Но абсолютизирование идей и, в первую очередь, идеи равенства вступило в процессе революции в противоречие со стремлением отдельных деятелей к возвышению, что в порыве революционного энтузиазма происходило как бы незаметно для самих личностей. Революция же требовала равенства абсолютно для всех. Все должны были быть равны и подчинены ей. И поэтому она беспощадно сметала с авансцены всех, кто незаметно для самого себя, оказавшись на гребне революции, забывал, что он всего навсего ее орудие и начинал взирать на нее сверху вниз. Каждый, кто служил революционным идеалам не должен был допустить собственного возвышения. Это была своеобразная заря коллективистского общества, полная противоположность средневеково-феодальному миру, который благоволил героям, ибо согласно принципам своего времени они были равны между собой именно в своем величии.
И вот в условиях этого своеобразного принудительного равенства и нивелирования личностей горнило революции выплеснуло на поверхность человека, появление которого можно рассматривать как своеобразную романтическую реакцию на коллективизм и уравниловку революции. Наполеон, который на острие своей шпаги пронес по Европе факел революции и сокрушил феодальную систему, является в то же время воскресением средневековых рыцарства и рыцарственности, которым присущи культ силы и военной славы.
Подобно средневековому рыцарю, он, вторгшись в историю, заполнил собой, своей личностью и деяниями все историческое пространство. Подобно средневековому рыцарю, он возвышался над окружающей его массой, которая, прельщенная ранее идеей равенства, была уравнена в покорности ему. Она видела в нем своеобразного народного вождя, который вел свою страну на бой с европейскими монархами и, сокрушая монархии, бросал их к ногам своего народа.
Среди
многочисленных, порой противоречивых оценок самым интересным и, пожалуй,
загадочным является портрет Наполеона, созданный поэзией XIX
в. В этом отношении следует особо отметить русскую поэзию XIX
столетия. Речь идет о таких корифеях русской поэзии, как Пушкин, Лермонтов и
Тютчев. Что видели в Наполеоне русские поэты, которых смело можно назвать
великими патриотами России? К чему побуждали их раздумья о Наполеоне, человеке,
который, по словам его же современников, опустошил Европу от Кадикса до Москвы?
И даже при таких обстоятельствах их поэтический гений возвышался над их любовью
к отечеству. В силу этого они находили в своем творчестве объективную
историко-философскую нить, которая благодаря их поэтическому воображению
преображалась в законченный художественно-исторический образ. Этот образ,
носящий в себе характерные черты творчества и видения каждого из них, роднится в
первую очередь в величии. Наполеон заставляет каждого посмотреть на него и
осмыслить его личность в плане взаимоотношений героя и масс, эпохи и личности. В
творчестве каждого из них Наполеон предстает окруженный ореолом. Однако это
очарование лишено какой-либо апологии и тем более раболепия. Каждый из поэтов
пытается постичь внутреннюю суть возвышения личности и истинной степени ее
величия.
Историко-философской объективностью пронизано стихотворение Пушкина “Наполеон”. Пушкин дает не только образ Наполеона, но и картину его времени, заполненного самыми разнообразными событиями.
В каждой строчке чувствуется великий человек, могучий властелин, сотрясавший своими победами весь мир, но оставивший кровавую память. Но обзор деяний не возможен при наличии пристрастия или ненависти. И поэтому великий поэт мгновенно создает вокруг героя обстановку объективности, сам склоняется перед лучезреющей бессмертием могилой и облекает размышление над личностью Наполеона в свойственную его поэзии форму эпической правды.
“Чудесный жребий совершился:
Угас великий человек.
В неволе мрачной закатился
Наполеона грозный век…
Великолепная могила
Над урной, где твой прах лежит,
Народов ненависть почила
И луч бессмертия горит.” 1
Имя великого воина бессмертно именно его кровавой эпопеей, но великий поэт не шлет ему в след укор, а смиряется перед лицом верховной воли проведения, ниспославшего на мятежного героя успокоение:
“А ты, чьей памятью кровавой
Мир долго, долго будет полн,
Приосенен твоею славой,
Почий среди пустынных волн.” 1
Именно кончина Наполеона толкает к осмыслению его стремительной эпопеи, славных побед, разгрома европейских монархов, триумфа его дипломатии и политики.
“Давно
ль орлы твои летали
Над обесславленной землей?
Давно ли царства упадали
При громах силы роковой?” 1
Весь этот калейдоскоп ярких событий предстает как своеобразное веление времени, в них ощущается историческая закономерность, что в свое время позволило Гегелю увидеть в Наполеоне абсолютный дух, сошедший на землю. Масштабы личности столь громадны, что Пушкин не скупился на похвалу даже в самых, казалось бы критических для Наполеона ситуациях, критических с точки зрения русского патриота. Даже противопоставляя Наполеона России, Пушкин не умаляет его славы и величия:
“Надменный! Кто тебя подвигнул?
Кто обуял твой дивный ум?
Как сердца русских не постигнул
Ты с высоты отважных дум?!”
Но если величие Наполеона у Пушкина предстает в виде эпической правдивости, то этот же образ побудил Лермонтова к созданию исторической картины, преисполненной таинственности и загадочности. Таинственной величественностью проникнуто все, что окружает Наполеона, вплоть до волн, которые омывают остров Святой Елены, затерянный в океане
“Где
бьет волна о брег высокой
Где дикий памятник небрежно положен,
В сырой земле и в яме неглубокой –
Там спит герой, друзья! – Наполеон!..
Вещают так и камень одинокий,
И дуб возвышенный, и волн прибрежных
стон!” 3
Величие героя у Лермонтова подчеркивается именно таинственностью образа. Смело можно сказать: степень восхищения Лермонтова Наполеоном такова, что на предание реальности этому таинственному образу направлены все изящество и вся стремительность лермонтовской поэзии.
А видит Лермонтов Наполеона таким, каким его видели те, кто восторженно приветствовал его у Триумфальной арки, под Аустерлицем или у деревушки Лаффре, где в период Ста дней Наполеон, распахнув на груди шинель, обратился к солдатам пятого полка - “Вы меня узнаете? Кто из вас хочет стрелять в своего императора?”
Этот образ как нельзя лучше отражает неизгладимый след, оставленный в сознании человечества, т.н. “наполеоновской легендой”. Он неизменно предстает таким, то на острове Святой Елены, то на призрачном корабле, который скитается по океанским просторам:
“… чья тень, чей образ там
На берегу, склонивши взор к волнам,
Стоит вблизи нагбенного креста
Он не живой. Но также не мечта:
Сей острый взгляд с возвышенным челом
И две руки, сложенные крестом.” 4
Или же:
“Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук
Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Идет и к рулю он садится
И быстро пускается в путь.”
Фигура Наполеона стала легендарной для истории, он мыслится только лишь в одном, ставшем символичным для него виде. Это герой, увековечивший даже свою атрибутику. Именно это запечатлено в поэзии Лермонтова, в частности, в строках:
“Он тот же все; и той же шляпой он.
Сопутницею жизни осенен” 4
В отличие от Пушкина с его эпической правдой и от Лермонтова с его таинственным образом Тютчев созерцает Наполеона и его величие как бы на расстоянии. Он не взывает к образу и тем более не стремится его воскресить. Наполеон для него - великое явление, навсегда канувшее в прошлое:
“И
блещет все в торжественном покое:
Лазурь небес, и море голубое,
И дивная гробница, и скала!
И ум людей великой тенью полн,
А тень его, одна на бреге диком,
Чужда всему, внимает шуму волн…” 9
Более того, Тютчев видит в Наполеоне слияние самых противоположных дарований, что самому Наполеону давало повод говорить о самом себе: “Я по очереди был то львом, то лисой.” В поэтических же строках это обретает следующую форму:
“Два демона ему служили,
Две силы дивно в нем срослись:
В его главе орлы парили,
В его груди змии вились…” 11
Это поэтическое выражение тех оценок, которые выдавали даже самые суровые, но справедливые ценители Наполеона. Указывая на холодную, беспощадную расчетливость, с которой великий завоеватель осуществлял свои замыслы, они были не в силах не признать его могучий гений и масштабность его предприятий. Именно необъяснимость подобного слияния пытается постичь Тютчев:
“Ширококрылых вдохновений
Орлиный, дерзостный полет,
Но в самом буйстве дерзновений
Змеиной мудрости расчет.” 11
Русские поэты видели в Наполеоне не только отвлеченное величие. Вся удивительная наполеоновская эпопея побуждала их осмыслить такой важный историко-философский вопрос, как роль личности в истории, а в более общем плане - место человека в водовороте жизненных событий.
Именно этот момент, закономерность возвышения и падения героя, обусловленных объективным ходом событий и в тоже время тесно переплетенных с субъективным фактором раскрывается на фоне стиля, характерного для каждого из поэтов.
В строках Пушкина герой выступает как своеобразный результат всемирно-исторической закономерности. Абсолютный дух спустился на землю. Именно это проглядывает в словах:
“То был сей чудный муж,
посланник провиденья,
Свершитель роковой
безвестного веленья…” 2
Но вместе с этим поэт осознает, что подобной личности не уместиться в обычных человеческих рамках, что она может принести с собой великие потрясения, а ее характер, жаждущий великих деяний, не может не пренебречь человеческими стенаниями:
“Сей всадник, перед кем склонялися цари,
Мятежной вольности наследник и убийца,
Сей хладный кровопийца,
Сей царь, исчезнувший, как сон, как тень
зари”. 2
Но Пушкин далек от того, чтобы рассматривать Наполеона всего лишь как слепое орудие объективного хода всемирно-исторического процесса. Исключительную жизненность образу героя придает его видение сквозь призму породившей его революции. Рожденный революцией и сам в юности увлекавшийся революционными идеями, о чем свидетельствуют его литературные сочинения того времени (кстати, написанные, по словам А. Моруа, в лучшем стиле французской литературы XVIII в.), Наполеон превратился во властелина-самодержца.
Возвышение Наполеона совпало со временем, когда общество упивалось идеями новорожденной демократии, когда Франция стремилась распространить идеи свободы, равенства и братства по всему миру. Это был день:
“Когда надеждой озаренный
От рабства пробудился мир…
Когда на площади мятежной
Во прахе царский труп лежал
И день великий, неизбежный –
Свободы яркий день вставал”. 1
Общество было опьянено новоявленной свободой. И именно на этом фоне вырисовывается гениальная прозорливость героя, способного угадать веление времени:
“Тогда в волненье бурь народных
Предвидя чудный свой удел,
В его надеждах благородных
Ты человечество презрел.” 1
Уверенность Наполеона в своих возможностях, его вера в собственную звезду были отличительными чертами его столь яркого индивидуализма. Именно поэтому он любил повторять: “Я муж судьбы, а власть моя любовница”. Эта бескрайняя амбициозность получила соответствующее отражение в поэтических строках:
“В свое погибельное счастье
Ты дерзкой веровал душой
Тебя пленяло самовластье
Разочарованной красой.” 1
“Зачем шутил граждан спокойных кровью,
Презрел и дружбой и любовью
И пред творцом не трепетал?”
- вопрошает беспощадно своего кумира Лермонтов. 3
История Наполеона показывает, что общество склонно преклоняться перед героями и что из ревнителей свободы люди подчас могут превратиться в толпу рабов:
“И обновленного народа
Ты буйность юную смирил,
Новорожденная свобода,
Вдруг онемев, лишилась сил.” 1
Возвышение Наполеона - это обратная сторона вышеуказанной метаморфозы. Ревнители свободы открыто вызывались стать Брутами, если их противникам не давали покоя лавры Кромвеля и клялись сокрушить тиранов всех национальностей. И вдруг они же оказались прельщенными колыханием победоносных знамен и неожиданно для себя очутились в железных объятиях героя Арколе и Пирамид:
“Среди рабов до упоенья
Ты жажду власти утолил,
Помчал к боям их ополчения,
Их цепи лаврами обвил”. 1
Подобное свершение выступает не только как безудержная амбиция, но и как веление времени. Победителей не судят, и каждый герой творит правду своего времени:
“Явился: два столетия
В борении жестоком
Его узрев, смирились вдруг,
Как пред всесильным роком”.
- Именно таким видит его Тютчев.10
Триумф Наполеона предстает как явление, недостижимое для одного человека. Эта своеобразная вершина стремлений и возможностей личности. Это по мнению Тютчева:
“Высокого предчувствия
Порывы и томленье,
Души, господства жаждущей,
Кипящее стремленье
И замыслов событие
Несбыточных, как сон –
Все испытал он” 10.
Ведя непрерывные войны, сокрушая европейских монархов, Наполеон воплощал в жизнь идеи Ришелье и Людовика XIV об установлении в Европе гегемонии Франции. Его победы возвеличивали не только его самого, но и создавали идею величия Франции и питали дух национальной гордости.
“Зачем он так за славою гонялся?
Для чести счастье презирал
С невинными народами сражался?
И скипетром стальным короны разбивал”. 3
- Вопрошает Лермонтов.
Военная слава, сокрушение противников делали деяния императора близкими сердцам французов, столь жадных, по словам Шатобриана, до военной славы и равенства. Последнее же они ощущали в крушении европейских монархов.
“И Франция, добыча славы,
Плененный устремила взор,
Забыв надежды величавы,
На свой пленительный позор”. 3
Военный триумф, торжество французского оружия затмили некогда столь прельстительную идею свободы. Да, народы, как писал Лермонтов, были невинны, но их повелители видели во Франции революционную химеру. Именно поэтому создавались антифранцузские коалиции, которые сперва разбились о мельничные холмы Вальми, как образно выразился Ромэн Роллан, а затем сокрушались “стальным скипетром” победоносного императора. Приумножая личную славу, Наполеон одновременно выступал в качестве защитника своей страны, защитника от коалиций, Бурбонов, их приспешников вроде маркиза де Караба Беранже. Поэтому многомиллионная крестьянская масса, ругая жизнь, налоги, не переставали кричать “Да здравствует император!”.
Кем является он для русских поэтов в своих завоеваниях? В первую очередь властелином, не имевшим себе равных.
“Ты вел мечи на пир обильный;
Все пало с шумом пред тобой:
Европа гибла; сон могильный,
Носился над ее главой”. 1
Неуклонное возвышение, необъятное могущество. Но не ведет ли это к оцепенению, которое гибельно для диалектического развития? “Ему, погибельно войною принужденный, почти весь мир кричал: ура!” 3.
Наполеон в какой-то степени стал демонстрацией принципа, согласно которому сила есть право. Никто, по выражению Талейрана, не смел с достоинством гладить гриву льва.
Но в этом неуклонном возвышении, в неимоверном росте величия и таится возможная погибель. Рост империи не мог не вызвать столкновения с противниками, за которым должно было последовать крушение одной из сторон. Покой был чужд великому воину. Недаром сам Наполеон заявлял как бы неким тоном отчаянного самооправдания: “Я не могу не воевать!” Идея безграничного, всемирного господства была слишком заманчивой, а вера в собственные силы – слишком опьяняющей:
“Но скучный мир, но хлад покоя
Счастливца душу волновал”. 1
Осуществима ли идея мирового господства? Сможет ли даже самый гениальный человек воплотить ее в жизнь? На этот извечный вопрос поэты отвечают путем замечательного художественно-философского решения. Поход в Россию, гибель Великой армии и крушение империи передаются в свете возведения Наполеона в зенит его земного могущества и его противопоставления судьбе, року:
“Надменный, кто тебя подвигнул?
Кто обуял твой дивный ум?
Как сердце русских не постигнул
Ты с высоты отважных дум?” 1
“Уже он был готов – но…
воин дерзновенный!...
Творец смешал неколебимый ум,
Ты побежден московскими стенами... ” 3
“И ты стоял – перед тобой Россия
И вещий волхв, в предчувствии борьбы,
Ты сам слова промолвил роковые:
Да сбудутся ее судьбы!...
И не напрасно было заклинанье:
Судьбы откликнулись на голос твой!...” 12
В этих строках русских поэтов Наполеон – олицетворение предела человеческого могущества, всесильности дела и мысли. Может ли человек шагнуть за этот предел, т.е. сразиться с роком?
Грандиозность и некая химеричность цели чревата сокрушительным падением. Побежден не военный гений, а неосуществимая идея мирового господства. Муж судьбы побежден своей же супругой. Скорость и ужасы падения затмевают стремительность взлета:
“Оцепенелыми руками
Схватив железный свой венец,
Он бездну видит пред очами,
Он гибнет, гибнет наконец”. 1
“Бежал! ... и скрыл за дальними морями
Следы печальные твоих высоких дум” 3
“И все как буря закипело,
Европа свой расторгла плен.
Во след тирану полетело,
Как гром, проклятие племен”. 1
Европа, вступившая на путь становления национальных государств, возобладала над военным гением победоносного императора. Однако наполеоновская эпопея не завершилась его падением.
Наполеон, как явление, Наполеон как пожалуй наиболее наглядный образец творения человеком истории, как символ вызова, брошенного судьбе и вселенной, продолжал волновать человечество и после поражения императора при Ватерлоо.
Величие ничуть не померкло в результате падения. Более того, оно стало выступать еще более отчетливо, с некоторыми чертами трагизма. Масштабы личности, ее всепоглощающая сила совершили чудо; поражение и то стало достоянием великого человека, символом падения, злой шуткой судьбы над своим же баловнем.
“Изгнанник мрачный, жертва вероломства
И рока прихоти слепой,
Погиб, как жил – без предков и потомства
Хоть побежденный, но герой”. 6
Рыцарь мог погибнуть, но, несмотря на поражение, он оставался рыцарем. - “Гвардия умирает, но не сдается!” – эти слова, брошенные противнику генералом Камбронном, и последнее каре старой гвардии при Ватерлоо, этот символ воинской стойкости и отваги были последним ядром, выпущенным наполеоновской эпопеей в адрес феодальной Европы.
Даже поражение этого человека было овеяно очарованием. В обычном восприятии Ватерлоо как бы не имеет права на существование как победа союзников, это в первую очередь поражение Наполеона. Для многих это просто было необъяснимым явлением, несовместимым с естественным ходом событий. Недаром графиня Валевская, столь близкая к Наполеону и даже подарившая ему сына, узнав об исходе сражения при Ватерлоо, с некой отчаянной настойчивостью спросила: “Но почему?!” - и разразилась рыданием.
Именно это поражение и последовавший за ним исход подтачивали душу Наполеона более, чем любая отрава. Властелин мира был обречен на повторяющееся изо дня в день обозрение безграничных морских просторов. Поэтому с несравненной подлинностью переданы невиданные душевные томления, вызванные бессмысленным существованием:
“И вот глядит неведомая тень
На тот восток, где новый брезжит день;
Там Франция! – там край ее родной
И славы след, быть может скрытый мглой; -
Там, средь войны, ее неслися дни…
О! Для чего так кончились они! …” 4
Низложенный и сосланный Наполеон не утрачивает своей величественности. Более того, его образ в поэтических произведениях обрастает еще большей грандиозностью и даже загадочностью. Именно император – узник, в своем далеком заточении, а в последствии отошедший в иной мир становится объектом, о котором размышляют представители поэтической мысли. Образ плененного и усопшего императора, слившись воедино, подобно таинственному призраку выступает всем своим величием, недосягаемый для любых укоров, которые могут стать уделом простого смертного.
“Искуплены его стяжанья
И зло воинственных чудес
Тоскою душного изгнанья
Под сенью чуждую небес”. 1
Забыты моря крови и опустошения. Тень некогда грозного завоевателя толкает людей к философскому осмыслению пройденного им пути. И поэтому Тютчев обращает взор не на содеянные им разрушения, а видит в его жизни необычайно широкий спектр событий, пережитых Наполеоном. Наполеон выступает как человек, которому по плечу любое свершение. Император – узник своим заточением как бы доказывает, что властвовать над миром для него дело не сложное, чем он занимался для того, чтобы только лишь показать свой недюжинный талант.
“Все испытал он! – счастие,
Победу, заточенье.
И все судьбы пристрастие
И все ожесточение
Два раза брошен был во прах:
И два раза на трон!”... 10
Фигура Наполеона становится как бы более величественной именно после его смерти, ибо осмысливается в еще более тесной связи с верховной волей провидения. Именно таким видит его Лермонтов:
“Да, тень твою никто не порицает
Муж рока! ты с людьми, что над тобою рок;
Кто знал тебя вознесть,
Лишь тот низвергнуть мог;
Великое ж ничто не изменяет!” 5
Момент провиденциализма, таинственность Наполеона как явления еще более усиливались с годами, о чем свидетельствуют строки, написанные десять лет спустя после его смерти:
“Родился он игрой судьбы случайной
И пролетел как буря мимо нас;
Он миру чужд был. Все в нем было тайной,
День возвышенья и – паденья час!” 6
Предпосылкой для создания подобного загадочного, полного чуть ли не неземного величия образа были не только размышления о философской подоплеке личности. Были на то и абсолютно реальные причины. Великий и могучий дух не терял своего величия и в заточении. Великий узник осознавал свое величие. Это было подлинное чувство. Им были проникнуты даже те, чьим пленником он являлся. Когда корабль, на борту которого находился пленный император, вошел в гавань Плимута, то находившаяся на пристани многолюдная толпа, склонила головы, как только Наполеон появился на палубе. Поэтому неподдельно звучат слова, которые изрекает величественная тень:
“Пускай историю страстей
И дел моих хранят далекие потомки:
Я презрю песнопенья громки; -
Я выше и похвал, и славы, и людей!” 3
Действительно, парящие в его главе орлы были недосягаемы для мелких и низких придирок губернатора острова Хадсона – Лоу. Для этого достаточно привести хотя бы следующий пример. Обуреваемый чувством зависти и злобы, губернатор договорился до такой низости, что пригрозил прекратить выдачу рациона питания пленному императору. В ответ Наполеон указал на лагерь английских солдат и сказал: “Я пойду туда и скажу: самый старый солдат в Европе просит, чтобы вы разделили с ним свой паек, и они мне в этом не откажут”.
Эти слова были пощечиной губернатору. Он был поставлен в тупик. А офицеры английского полка открыто выразили свое возмущение подобным поведением губернатора. Это ни что иное, как истинное величие. Именно поэтому Наполеон всегда предстает возвышающимся над своим положением пленника:
“Нет чудный взор его, живой, неуловимый,
То вдаль затерянный, то вдруг неотразимый,
Как боевой перун, как молния сверкал”. 2
Его громадная фигура вызывает только лишь самые могучие страсти.
“Исчез – и в ссылке довершил
Свой век неимоверный
Предмет безмерной зависти
И жалости безмерной,
Предмет вражды неистовой,
Преданности слепой” ...10.
Действительно, его окружала вражда всех монархов и народов Европы, зависть самых близких людей, братьев, сестер, зятя (маршал Мюрат, будучи Великим герцогом Бергским, вместе с женой плел интриги против Наполеона). А те, которых он щадил менее всех, были больше всех ему преданы. Солдаты, эти переодетые в шинели крестьяне, жители рабочих предместий Парижа стояли за него до конца, в отличие от обласканных им маршалов и вельмож.
О чем мог думать пленный император?
“Потупив молнии очей,
Крестом сложивши руки…
Он зрел в уме: подвижные шатры,
равнины боев,
Рядов пехоты длинный блеск,
Потоки конных строев –
Железный мир и
дышавший велением одним!..” 10
Именно эти воспоминания на фоне плена и бездействия вызывают безмерную жалость. Поэтому в творческом воображении Лермонтова тень императора из года в год, в день своей кончины, на воздушном корабле спешит к родным берегам, чтобы восстановить смысл своего бытия – прежнюю власть и славу:
“Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника сына
И старую гвардию он.” 7
Но низложенный император становится для поэтов и символом одиночества. Он одинок, ибо он лишен возможности совершать подвиги, являвшиеся смыслом его жизни. Он одинок, ибо:
“… спят усачи гренадеры –
В равнинах, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.
И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили и
продали шпагу свою”. 7
Трагизм положения Наполеона осмыслен и с чисто человеческой, личной стороны. Эта разлука с сыном. Поэтому остров Святой Елены описывается как место,
“Где иногда, в своей пустыне,
Забыв войну, потомство, трон,
Один, один о милом сыне
В унынье горьком думал он”. 1
А будучи на своем волшебном корабле
“Зовет он любезного сына,
Опору в превратной судьбе;
Ему обещает полмира,
А Францию только себе”. 7
Человек – отец, вот единственное начало, способное противостоять грозному властелину.
Среди различных оценок личности Наполеона немаловажным является вопрос его национальной принадлежности в свете его деяний. Кто был Наполеон, сыном какого народа был грозный властелин, кому служил его могучий гений?
Ряд историков (Шатобриан, Кинэ, Тэн), критически настроенные по отношению к Наполеону, видят в нем в первую очередь итальянца, пренебрегавшего Францией, кровью французов, чужаком, которому были чужды французские ценности.
Но для русских поэтов он француз. Они всецело следуют его завещанию, в котором он высказывает по отношению к Франции чувства самой страстной любви и желание быть погребенным на берегах Сены.
Именно поэтому, сев на свой воздушный корабль, “несется он к Франции милой”, а сыну “обещает полмира, а Францию только себе”.
Остров его заточения был местом самых тяжких раздумий,
“Где, устремив на волны очи,
Изгнанник помнил звук мечей
И льдистый ужас полуночи
И небо Франции своей.” 1
История положила конец этим мукам великого узника и скитаниям великой тени:
“Года прошли – и вот из ссылки тесной
На родину вернувшийся мертвец,
На берегах реки тебе любезной,
Тревожный дух, почил ты наконец…” 12
В 1841 г. под давлением бонапартистского движения прах Наполеона был перенесен с острова Святой Елены в Париж, в Дом инвалидов. Это событие еще раз дало повод русской поэтической мысли осмыслить фигуру Наполеона в свете взаимоотношения героя и толпы. И вновь герой предстает осененный волей провидения, ниспосланный, чтобы спасти страну. Поэтому Лермонтов обращается к французскому народу:
“Ты погибал! –
И Он явился, со строгим взором,
Отмеченный божественным перстом.
И признан за вождя всеобщим приговором,
И ваша жизнь слилася в Нем.” 8
Величие героя нераздельно с величием его страны. Властелин возвышается, но тем самым возвышается и народ, пусть даже ставший орудием в его руках. Слава (gloire) стала неотъемлемой составной частью сознания французов того времени. Революция наполнила “их сердца гордостью, триумф Наполеона поддержал и укрепил это чувство”
“И вы окрепли вновь в тени его державы,
И мир трепещущий в безмолвии взирал
На ризу чудную могущества и славы,
Которой вас Он одевал.” 8
Но властелин любим, пока к нему благоволит судьба. Герой, окруженный обожанием, может быть покинут в любое время, ибо окружающая его толпа почитает сиюминутный успех и любит победителя. А победителей не судят. Поэтому поэт гневно обращается к толпе:
“А вы, что делали, скажите в это время,
Когда в полях чужих Он гордо погибал...
Точили в темноте кинжал?
Среди последних битв, отчаянных усилий,
В испуге не поняв позора своего,
Как женщина Ему вы изменили
И как рабы вы предали Его”. 8
Величие не подверженно веянию времен, а толпа неизменна в своем раболепии и, по словам Огюста Барбье, подобна девке, которая любит того мужчину, который ее бьет. Поэтому великие останки встречают с таким же восторгом, как раньше при жизни встречали триумфатора.
“И возратился Он на родину – безумно,
Как прежде, вкруг Него теснятся и бегут
И в пышный гроб, среди столицы шумной,
Остатки тленные кладут”. 8
Что ждет героя после смерти? Слава, бесчестие? Но кто будет его судить? Поэтическая мысль улавливает и эту тонкость:
Желанье позднее увенчано успехом
И краткий свой восторг, сменив уже другим,
Гуляя топчет их с самодовольным смехом
Толпа, дрожащая пред Ним.” 8
Судьба Наполеона еще раз доказала, что герой велик всюду и всегда. Он выше суесловий толпы. Наполеон был велик на поле брани, на императорском троне и на далеком, затеряном в океане острове. Это всемирноисторическое величие. Для поэтического гения это величие выражено единством со вселенскими просторами. Великому духу тесно даже в самой царственной и пышной гробнице, ибо его удел - вселенная. Это и чувствуется в строках:
“Как будет Он жалеть, печалию томимый,
О знойном острове,
под небом дальних стран,
Где сторожил Его, как он непобедимый,
как Он великий Океан!” 8
Наполеон – неисчерпаемый кладезь умственных исканий, который ведет к пути историко-философского осмысления великой личности. Иоэтому не только красотой, но и правдивой мудростью дышат слова, которыми можно поставить точку оценке этого удивительного человека:
“Да будет омрачен позором:
Тот малодушный, кто в сей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень!
Хвала... он русскому народу
Высокий жребий указал
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал”. 1
ЛИТЕРАТУРА
1. Пушкин. “Наполеон”. А.С.Пушкин. ПСС в десяти томах, т.11. М. 1. 963.
2. Пушкин. “Юг” (1824). Там же.
3. Лермонтов. “Наполеон”. М.Ю.Лермонтов. ПСС, т.11. Л. 1941.
4. Лермонтов. “Наполеон”. (Дума). Там же.
5. Лермонтов. “Эпитафия Наполеона”. Та же.
6. Лермонтов. “Святая Елена”. Там же.
7. Лермонтов. “Воздушный корабль”. Там же.
8. Лермонтов. “Последнее новоселье”. Там же.
9. Тютчев. “Могила Наполеона”. Ф.Ю. Тютчев. Стихотворения. Л. 1953.
10. Тютчев. “5 мая”. Там же.
11. Тютчев. “Два демона ему служили...”. Там же.
12. Тютчев. “Наполеон”. Там же.
